Есть такой ученый Клинтон Ричард Докинз — выдающийся биолог-эволюционист, этолог, один из авторов теории мемов (единиц культурной информации) и известнейший борец с религией и Церковью, в особенности, католической, — кумир и авторитет, чей портрет красуется на «знаменах» научных атеистов всего мира. Именно ему принадлежит в упрощенном виде следующая идея. Докинз утверждает, что человеческое сознание устроено таким образом, что способно заражаться вирусоподобными идеями — наподобие того, как компьютер — программами*вирусами, а наше тело, — например, вирусом герпеса. Тут, вероятно, надо пояснить, что всякий вирус, попадая в организм, немедленно заставляет наш организм работать на воспроизводство этого вируса. То есть, заразившись, каждый из нас сам становится той фабрикой, которая производит все новые и новые его копии. Докинз утверждает, что то же самое происходит и с сознанием, и называет религию вирусом мозга, который самореплицируется, порабощает сознание и распространяется в коллективе путем заражения одних его членов другими.
Я абстрагируюсь от его антирелигиозного пафоса, но думаю, что Докинз и его единомышленники (а, как вы понимаете, он далеко не един-ственный, кто пытается «материализовать» веру) правы по сути: наше сознание устроено именно так. И это, собственно, то, что мы видим вокруг себя: человек склонен зацикливаться на удобной ему картине мира. И определенного рода идеи цепляются к нашему сознанию, действительно, как вирус, и, сколько их оттуда ни выковыривай, они только переходят с места на место. И поэтому человеческое мышление очень трудно освобождается и очень трудно принимает действительность, как она есть, и бытие, как оно есть. Ведь всякий человек, верит ли он в непревзойденное могущество собственного разума или в иррациональную силу веры, все равно глубинно понимает, что мир огромен, а сам он очень мал и что даже ту частицу бытия, которая соответствует ему по размеру, он не может вместить всю целиком — такой, как она есть.
О чем в сущности говорит Докинз? О том, что любому из нас нужна мировоззренческая опора, некоторый набор принципов, которые интегрируют наше самосознание в окружающий мир и определяют нашу личную реальность.
Так оно и есть. Взгляните, что происходит на фронтах наиболее ярких конфликтов между самыми «упертыми» верующими и самыми «упертыми» материалистами. И вы увидите, что если зайти в интернете к атеистам, а потом на самый темный и дремучий православный форум, то окажется, что эти оппоненты как бы встают в зеркальное отображение друг друга. В химии есть такое понятие — стереоизомерия. Изомеры — это вещества, имеющие абсолютно ту же самую химическую формулу, но разное расположение своих частей в пространстве. Их структура такова, что, упрощенно говоря, они выглядят как две перчатки — с правой и левой руки: совместить их невозможно, но они совершенно одинаковы.
И это вполне понятно. Так, например, католику очень трудно пережить даже самую достоверную информацию о том, что некий безупречный святой, оказывается, не всегда был так уж безупречен и что у него были годы отступлений, падений, практически атеизма, или что результаты научных исследований достаточно убедительно свидетельствуют, что останки Жанны д’Арк, то есть то, что мы считаем ее останками, — скорее всего не ее и вообще не человеческие. Верующие реагируют на такие вещи болезненно и резко. Но ведь точно то же самое происходит, если сказать атеистам: вот цитата Эйнштейна, где говорится, что исследователь должен быть религиозен, или вот высказывание Андрея Сахарова о том, что он не представляет себе мир без некого доброго и гуманного надначала, которое должно находиться где*то вне рокочущего мира... Все это воспринимается очень болезненно.
Что же в этом случае делают люди? Они немедленно начинают защищаться. И защищаются цитатами же, из которых следует, что этот ученый ни в коем случае не был религиозен и, стало быть, его просто неправильно поняли. По сути, защищают они не самого Эйнштейна, а свой образ Эйнштейна, или, допустим, свой образ Сахарова, свой образ Макса Планка… Защищают собственное представление. Это обязательно требуется человеку. Человек не вмещает, не хочет вместить в себя всего Сахарова, всего Эйнштейна и берет только ту их часть, которая ложится в уже имеющуюся в голове канву. При том, что речь идет об очень сложных личностях: сами эти люди не боялись ходить мыслью и туда, и сюда, и на протяжении своей жизни хоть раз заглядывали по обе стороны границы.
Я еще раз повторяю, что эта потребность в опоре, эта необходимость всегда оставаться со своей стороны границы — либо тут, либо там — для человека характерна. Но самые выдающиеся ученые — именно те, кто науку двигал серьезно вперед, — на самом деле не стояли ни там, ни там, то есть умели быть свободными прежде всего от самих себя. И тот же Тейяр де Шарден, и тот же Галилей, считавший себя верующим, и тот же Андрей Сахаров, никогда себя верующим не считавший… Не важно, на какой стороне они находились изначально, но потом они всегда оказывались вне, над и где*то посередине. То есть, не удерживались в заданных мировоззренческих рамках и все время заглядывали и туда, и туда, потому что, как я уже сказала, иначе тронуть истину невозможно.
Но человек не приемлет неопределенности, несмотря на то, что мир, как показывает та же физика, на этой неопределенности сто?ит. Физика в качестве этой базовой непредсказуемости дает нам принцип неопределенности Гейзенберга и принципиальную непредсказуемость поведения хаотических систем, а религия в качестве той же базовой непредсказуемости — свободу воли… Но хотя мир, с той ли, с другой ли стороны вы на него посмотрите, сто?ит на неопределенности, человеческое сознание оказывается очень плохо к этой неопределенности приспособлено, как это ни парадоксально. Люди защищают свою картину мира и отторгают реальность. Любыми способами. И если вдруг представления, в которых мы находим незыблемую основу, нарушаются, нам проще приписать это нелепой случайности или недостоверности того, что посягает на нашу картину мира.
В самом деле, человеку труднее всего не поддаться вот этому очарованию ограничения и несвободы. И поэтому самый факт того, что Эйнштейн — пусть единожды в своей жизни — сказал, то, что сказал, лишний раз свидетельствует о том, что он был действительно великий человек, способный дерзнуть остаться без опоры и все*таки заглянуть.
Но это удел немногих людей. И страшно представить себе, что началось бы, будь таких людей слишком много, — потому, вероятно, гении и рождаются нечасто: Господь знает, что Он делает и почему Он это делает.
http://magazines.russ.ru/continent/2010/143/ka18.html
